— Ты прекрасно понимаешь, о чем я хочу сказать. Я не знаю, завидовать ли мне или соболезновать, но ты хоть понимаешь, сколько у тебя теперь может возникнуть проблем? -
— Каких проблем, Анри? — вяло поинтересовался я.
— Больших проблем, огромных проблем, Артуа! Ты считаешь, что подобная ситуация должна понравиться ее прежнему фавориту? Ты хотя бы знаешь, кто он? Ты вообще когда-нибудь о чем-нибудь задумываешься? -
— Анри, я никогда не должен был говорить тебе то, что сейчас скажу. Я у Янианны был первым мужчиной, первым, ты понимаешь? Но даже если бы это было не так, думаешь, мне есть хоть какое-то дело до остальных? Пойми, что я люблю ее, ты даже представить себе не можешь, как я ее люблю. И самое главное, ты о ком больше печешься, обо мне или о себе? -
Вот это я зря сказал, наверное. К счастью Коллайн, понимая мое состояние, не обратил должного внимания на мои последние слова.
— Извини меня де Койн, ради Бога извини. Я просто не подумал, что у тебя все так серьезно. И еще знай, что в любом случае я на твоей стороне. —
Я встал, хлопнул Коллайна по плечу и сказал.
— Анри, я никогда не сомневался в тебе. И все равно приятно услышать такое. Все будет хорошо, вот увидишь. —
Когда я уходил, Коллайн продолжал сидеть в кресле, теребя мочку левого уха.
Мои следующие несколько дней прошли в непрерывном ожидании письма от Янианны. Если первый день дался легко, то следующие два стоили мне больших нервов. Бедная Марта, замученная бесконечными вопросами — не приходила ли почта? — взмолилась, в конце концов, и пообещала немедленно, прямо немедленно передать мне ее руки, как только она будет доставлена.
От дел я практически самоустранился, хорошо, что Анри и Герент взяли все на себя. Я изводил себя сомнениями, встретимся ли мы снова и нужен ли я ей вообще.
Бывали минуты, когда я становился сам себе противен. Тогда я убеждал себя, что уже не мальчик, что мужчины так себя не ведут и что дела всегда должны быть на первом месте. Если это и помогало, то совсем ненадолго. В конце концов, окружающие стали относиться ко мне, как к человеку, заболевшему тяжелым недугом с неясной надеждой на выздоровление.
Не знаю от кого, но всем вокруг стало известно, что хозяин влюблен, влюблен тяжело и безнадежно. Марта, та всегда вздыхала, завидев меня и негромко бормотала про современных девиц, которые не видят своего счастья и не могут отличить хорошего человека от плохого. Почему то все считали, что любовь моя глубоко несчастна, без всякой надежды на взаимность. Насчет предмета моей страсти строились самые различные предположения, иногда настолько нелепые, что мы с Анри долго хохотали, когда он рассказал про одно из них.
Это произошло уже на четвертый день, когда мне стало немного легче. Анри, увидев перемену, случившуюся со мной, даже обрадовался, честное слово. Когда я спросил его, что значит такая его реакция, он сунул мне под нос небольшое зеркало. И действительно, вид у меня был еще тот. Я отдал ему зеркало обратно, да уж, комментарии излишни. Марта тоже заметила перемены, произошедшие со мной.
— И правильно, ваша милость — заявила она — такого мужчину как Вы, поискать еще надо. Не нужна она Вам, потому что дура. —
Я недоуменно посмотрел на Коллайна, который прямо давился от смеха. Мы уединились в кабинете, где он и рассказал о моем предмете неземной страсти, выдуманной ею.
Тем самым предметом оказалась баронесса, жившая буквально через пару домов от моего и отличавшаяся крайне злобным характером и невероятно плоской фигурой.
При этом она считала себя роковой красавицей и разбивательницей мужских сердец.
Сначала я хохотал вместе с Коллайном, а потом мне стало даже немного обидно за себя. К счастью, Анри вовремя это заметил, и тоже прекратил свой смех.
Следующие пару дней мы работали как проклятые, дел действительно было хоть отбавляй. На складе скопилось уже достаточное количество ручек, буквально неделя и можно смело выходить на рынок. С зеркалами дело шло похуже, но и возни с ними больше, да и само производство необходимо пока держать в строгом секрете. Тем не менее, первая партия из полусотни штук уже была готова. Заработала и сталелитейный цех, выпуская пробную партию отливок.
Вообще это производство необходимо серьезно модернизировать, но все что я знаю о металлургии, так это то, что плавку необходимо продувать сильным напором воздуха, что избавляет ее от излишков углерода. Такую печь называют мартеновской, и это было все, что я знал.
Вопрос снова упирался в специалистов, а таких найти невозможно, поскольку эта технология еще не была придумана. Значит, нужен человек, который займется разработкой этой технологии и его еще нужно отыскать.
Полдня я провел в архиве Департамента промышленности, в том самом отделе, который занимался изобретателями. Увы, ничего существенного обнаружить не удалось, разве что записать несколько адресов, перспективных с моей точки зрения людей. Еще полдня я потерял, разыскивая их и опять неудача. То ли адреса оказались неверными, то ли я сам их так записал, так что нашел я только одного человека, но зато какого! Тут удача улыбнулась мне по-настоящему.
Этот человек, Эндон Кронт, числился в моем списке последним, и по алфавиту, и по значимости. До этого мы с Коллайном, в сопровождении Проухва и Жердома, безрезультатно объездили несколько адресов. Все они располагались в далеко не самых благополучных районах столицы, и группа вооруженных всадников каждый раз создавала ненужный ажиотаж.